Африканский дневник - Страница 31

Она – восхитительна.

* * *

Злой, неприятный, обидный Каир; это – первое впечатление наше; сравненье с Тунисом невольно.

Миллионом разинутых ртов прогорланил Каир; и снежайше провеял немногими сотнями тысяч бурнусов – Тунис.

Белоснежен Тунис; черносер, серопылен Каир; чист Тунис; выгрязает Каир из-за бурого вороха сора; тунисские бельма пестрейше распались в фаянсовых глянцах гирлянд; темноватые стены Каира покрыли каймой серой грязи отчетливо черные прочертни; белый цветок, – наклонился Тунис лепестком куполов над лепечущим озером; тело Каира – зловонно дымеет песками; над злобовонною падалью (кошек, собак) – высоко зачертили круги прямокрылые коршуны; а над водой бирюзами легчайшей тунисской струи – розовеют цветочки фламинговых крыльев; топорщатся стены Каира сплошным кривулем-завитком и причудливой лепкой орнамента, в складках которого – грязь; и квадраты, и кубы тунисских построек, снежнея, легчатся. Тунисская дверь: это – четкий квадрат на белейшем картоне стены; посреди его – вход грациозной подковою чертится, медною бляхой красуясь, пестрея дугой изразца над витыми колонками входа.

Каирская дверь – не подкова: низка и темна. Навалился над ней много-пудными грузами выступ нелепого, полосатого дома: вторым этажем; над вторым этажем многопудными грузами валится выступ: то – третий этаж; справа и слева раздавлена выступом узкая уличка; перефестонились стены, как юбки затейниц.

Они – полосатые; черная полоса чередуется с рыже-кирпичной, а розово-серая с буро-яичной; и все покрывают: фестоны и банты кривых «загогулин» из камня, являя барокко лепного орнамента, точно расчеты и струпья проказы, которой зияет бродяга, напяливший смокинг; и опестряет каирец плаксивую речь лексиконами всех языков; но от этого кажется он заболевшим.

Смотрю на мечеть: нет Туниса и в ней; заболевший квадрат минарета, и – круглый, или гранный подкинутый палец, утолщенный сверху без вкуса, эффектный лишь издали; в стены мечетей Туниса вошли малахиты и яшмы; а здесь – полосатые пятна буреющих желтых и розовых стен изошли загрязнением язв, струпно кроющих тело мечети.

То же – окна домов: нет помина системы зеленых решеток; оконный ряд выперт со всем этажем, чтобы рушились окна над окнами каменной выприной; и оттого-то: под выприной – тени и смрад; пробегает с закинутым носом, здесь фесочник все же – являет сплошную ловушку для блох; платье – невод: приносит с прогулок – улов насекомых.

В Тунисе естественно все, отдыхая, заходят к арабам в кафе; но в Каире – не так: не кафе, а – помойная, черная яма; в нее провалившись, уносите часто чуму, насекомых, или – стаю накожных болезней; войдите, – и гаркнут, вскочивши с циновок:

– «Бакшиш!»

Весь Тунис распадается надвое: на половине арабов белеет XII век; и парижится веком XX квартал европейцев.

Каир – половинчат: «коробка» смешалась с арабской постройкой; и помесь Сицилии мягче Каирской; безвкусие капиталиста вступает в гражданские браки с безвкусием анатолийских пашей, или – египетских выскочек.

Пыжится камнями научной пошлятины зданий Каир; он смешон и ужасен своей тривиальностью.

Даже в подробности разнится стиль городов: скруглилась тунисская феска – чечья, повисая огромною кистью; крысиным обрезанным хвостиком пляшет обрезанный константинопольский конус: каирская феска.

* * *

Заходим в отель: отобедать; и после катаемся в улицах европейского города; с шумной Nuber-Pacha к Kasr-el-Nil мимо сада Эсбекиэ, Chareh-Boulag и Chareh-Soliman-Pacha.

Мимо летит многоцветие вывесок на английском, французском, турецком, арабском и итальянском наречии; пестрядь афиш, объявлений по-гречески, даже по-русски; из агенства пароходных компаний за стеклами всюду павлиньи хвосты объявлений, реклам, указателей, расписаний: тогда-то идет стамер N такой пароходной компании – в Индию; брызжут из лавок каскады вуалей и шарфов; глядит из зеркальных витрин рой курильниц над блесками «Style oriental», уже виденной где-то, когда-то.

* * *

Заходим по адресу в агенство; и подаем туда письма: – о счастье, – любезно дают адрес комнаты – рядом почти с Kasr-el-Nil. Мы – спешим; мы – звонимся: прелестная комнатка, чистая; и – со столом; молодая австрийка (потом оказалась турчанкой она) madame Peche, улыбается нам: переедем – сюда.

* * *

Теперь ищем мы выхода к Нилу у здания каср-ель-нильских казарм; из-за желтой стены вытекает вода, заигравши медлительной музыкой (слушаем речи мелодий); из окон просунуты головы праздных солдат; огибаем казармы; и – Нил. Белогубым острым парусом в желтой струе закачалась фелюга; она полосатится складками островерхого паруса, прикрепленного косо к шесту опускаемой реи; а рея привязана к мачте: взлетит параллельно к воде, упадет; и – опустится парус над старою, черной кормой; полетит на струе, нагоняя другую фелюгу, которая… зыбится: голубокрылою птицею; возится резвая стая, за резвою стаей, расправивши в ветре свои полосатые острые крылья; чернеет немой силуэт, точно послушник, в нос опираясь босою ногой; шест качнется: парус – опал, точно прыткое заячье ухо.

Вступаем на мост; он дрожит, громыхая людьми, фаэтонами, трамом, верблюдами, роем изящных колясок: то мост Каср-ель-Нил; позастыли чугунные львы, видим роскоши зелени той стороны; видим – пальмы из неба; туда опускается солнышко за Гезирэ-Булак: остров парков, полян и роз, и веселий.

У моста шумит «скэтинг-ринг» на колесиках; пышно над нами закрутела веранда: над Нилом под пальмами; всходим: садимся за столик, склоняясь в раздолие вод над вечерним Каиром.

Фелюга – качается; лодырь, совсем темносиний, стоит на корме, обратившись в сторону Мекки: моторная лодка раздергала золото-карий светени вод, точно тени, или бабочки; вдаль полетели фелюги легчайшим биением бело-голубых парусов; раскаленные желтые здания бросили в солнце стекольные окна: блистают стекольные сотни гнездилищ: казарма – сплошной многоглазник: «Семирамис» – злотоглазое чудище – тоже: пылает: стекольными сотнями; а прожелтни выступов Моккатамского вала с пустыни привстали арабским Каиром; глядят через крыши домов европейских кварталов – в пустыню, на бред пирамид (нам же видных за пальмами); скалится старой зубчатой стеной Цитадель, просквозивши из дали, как черное кружево на желтеющей шее испанки – узориками минаретов, затыкавших пальцами в небо из кружева оглавлений: или – множество пик ощетинилось там? Желтовата, как грунт, Цитадель; и она – начертание легонькой трости в песке; и – подует, и – все ожелтеет; и все очертания взвеятся от Моккатамского вала простым замутнением; в крепнущих сумерках быстро крепчают цвета: засерела она, затемнела она, и прочернела; и выступил в грунте узор минаретов, зубчатостей, башен, и кажется: вот черноватая тень упадает на холм; а таинственный город, «Кахера», летит – над Каиром.