Африканский дневник - Страница 55

Саккара

Здесь гробницы IV и V династии; две пирамидные группы; здесь – Пепи Второй, Пепи Первый укрыли тела, под телами немых пирамид; и они – не прельщают.

Пески присосались к глазам, поглощая внимание; мы едем по самому краю пустыни; лишь валики темного ила подъемлются малой защитой зелени от беспредельности смерти; здесь – пышная зелень; там же грифельно-серая зыбь; свою правую ногу занес я над валиком ила, могу зацепить за пшеницу, а левой ногой занес над песком; поражает контраст.

Вспоминаю военную авантюру Камбиза: персидское войско в поход на жителей Куш углубилось туда – в серо-грифельной дали; и вдруг побежало обратно – со страху: страшила пустыня; проводники завели; пятьдесят тысяч персов погибли в пустыне – никто не вернулся.

Мы едем в песках: убежала, присела пышнейшая зелень; налево – песчаный бугор; и направо – песчаный бугор; опять пирамиды, как кажется, северной группы; и пирамида Уны средь них полузасыпанная, принадлежащая к шестой династии; а вон и другая – пятью округленными выступами выпирает из рухляди; на шестьдесят один метр приподнята она; в седловине ведется раскопка.

– «Ха, ха», – загалдел проводник, наклоняясь ко мне.

– «Да, да, да», – отвечаю рассеянно я; а он машет, и люди с раскопок бегут; тут Ася теребит:

– «Слушай же: тебе ведь предлагают купить вновь раскрытую мумию».

– «Мумию? Это зачем: может быть, мое прежнее тело?»

– «Оставь!»

Я махаю руками:

– «Не надо, не надо!»

Мы скачем галопом в пески, не останавливаясь перед пирамидными градусами: это есть прототип ассирийских построек; мы скачем в пустыню, оставив совсем позади абуширские развалины; воды же абуширского озера издали блещут в пустыне; тут сходим мы с осликов; ноги по щиколотку тонут в песке; впереди, на песках вырастает треножник; на нем – аппарат: то какой-то турист англичанин снимает окрестности, всюду торчат треугольники: вид – очень скучный; и вот – мастаба.

...

Гробницы Акхутхотепа и Ти Серапеум

«Мастаба» открывает отверстие входа: над ней бугорочек песка; под отверстием – серия комнат почившего Акхутхотепа: подземным проходом идем в вестибюль; в нем – четыре колонны; за ним теобразная комната, всюду покрытая раскрашенной росписью еле от плоскости стен приподнявшейся лепки; угольники плит: чистота, простота и уют: четырехугольные колонны.

Многообразна колонна Египта: четырехугольна, восьмиугольна, шестнадцатиугольна подчас она; или – круглеет массивное тело ее, или – форма ее есть компактная связка стеблей, перетянутых-вытянутых в вышину и увенчанных чашечками капители, изображающих лотосы; иногда капитель есть пальметта; порой же – четыре главы, обращенные к северу, к югу, к востоку и к западу; часто в колонном столбе – Озирис, изсекаемый в камне, и пестрою росписью крыты колонны; они и короче, и толще обычно дорических.

Росписи крыли цветистый, но матовый грунт; краски – белые, черные, коричневатые, синие и зеленые; цвет нарисованных бородатых мужчин есть коричневато-красный; и желто-белый – цвет женщин; везде перспектива отсутствует; головы нарисованы сбоку; но спереди – очи, но спереди – грудь, ноги – сбоку опять; все фигуры даются в очерченном контуре; контур же – черен; когда отделяет он две одноцветных поверхности, то он становится красным; предметы, идущие вглубь друг за другом, рисуются – друг над другом; в таких начертаньях расписана жизнь египтян на стенах до мельчайших подробностей быта; мы видим их игры, забавы, работы, ремесла, искусства, приемы и празднества.

Мы с восхищеньем стояли перед стеной, пестрой росписью теобразной обители акхутхотеповой мумии; вот – сбор папируса; это вот птичья охота, гимнастика, борьбы, события жизни почившего; маленькие фигурочки, выпуклясь чуть-чуть-чуть (много сотен фигурочек), радостно испестрили прелестным орнаментом комнатку; это – сплетение стилизованных человеческих тел и животных, градация поз, выражений и жестов; известная Европе символика; пестрые стены египетских бытов мне нравятся больше ее; веселят они глаз, вся гробница смеется: убежищем молодоженов назвал бы ее.

Но мы снова в песках: приближаемся к Мариэттову домику; это – убежище для туристов, располагающих на столах провиант, отдыхающих здесь, созерцающих грозную панораму пустыни; и мы – отдыхаем, закусываем, уничтожаем плоды апельсинов (замучила жажда); ослы жуют сено перед домиком; пусть отдыхают они.

Мы проходим четыреста только шагов по песку; и опять – мастаба; то гробница известного Ти, управляющего фараона, прекраснее всех саккарийских гробниц обиталище Ти; ты спускаешься по убегающему переходу; и попадаешь в пространство колоннок; в квадрат; сверху – просветы; справа бежишь в коридорчик; и – комнатка вновь изукрашена; стены чуть-чуть округлились сплошным барельефом (цветным); бледнонежные краски везде намечают тончайший рисунок.

У входа в немой коридорчик сам Ти – в трех картинах; во внутренней комнате серия изображений из жизни почившего; вот – Ти с женою, а вот – он охотится; лодочки, двоякоострый багор (если память не лжет); травят зверя; а вот мастерская: здесь точат слоновую кость.

И опять-таки: это ль могила? Опять впечатление жилья, где нет сменой печали, а – радость. Вот как англичанин Р. Хиченс рисует гробницу: «Представление о счастливой могиле «Thi» остается преобладающим. В этой могиле с удивительным умением, с яркою выразительностью воспроизводится радостная и деятельная жизнь. «Thi», наверно, любил жизнь, любил молитву и жертвоприношения, любил охоту и войну; он находил удовольствие в веселье и играх, в труде умственном и физическом, любил искусство, звуки флейты и арфы… Он любил душистые благовония и красивых женщин – разве мы не видим его иногда изображенным с женщиной, его женой? – любил ясные ночи и сверкающие дни, которые в Египте наполняют радостью сердце человека… В Египте чувство… веселья и жизнерадостности часто бывает связано с тяжелым, почти трагическим, и это чувство доставляет отдых, облегченье, как глазу, так и душе».