Африканский дневник - Страница 3

Так возникает в Марокко священная власть альмохадов; былой ученик Ибн-Тумера, почтительный Абд-ель-Мумен, – выбирается; первый калиф альмохадской династии – он; покоряет Берберию он, проявивши себя полководцем и тонким политиком; он украшает Марокко, прославленный зданием Бадиа, о котором гласит его видевший Лев Африканский, что это система дворцов и торжественных храмов, стоящих в огромнейшей крепости, равной пространством городу; еще в XVI веке Бадиа была целой и невредимой.

Конечно, тунисские берберы скоро восстали на новую власть, как они восставали на каждую власть; независимость – их основная черта; как они помогли возвышению Медхи, Ибн-Тумеру; так после они помогали разбитым наследникам альморавидской династии.

В веке XIII Абд-ель Уад водворяется в Тлемсене; он ослабляет из Тлемсена власть альмохадов в Марокко; центр жизни – в борьбе между Тлемсеном, Фецом, Марокко; пульсация жизни теперь оттянулась к западу; все же Тунисия в ней принимает участие; в то же время Гафсиды надолго себя укрепили в Тунисе; Абу Зекериа становится ныне эмиром в Тунисе; он ширит владения свои через Алжир до Танжера; испанцы Валенсии шлют ему дань; прославляют поэты его; Гогенштауфен, Фридрих Второй, заключает торговую сделку с эмиром Туниса; в его управление край благоденствует; библиотека заключает в Тунисе не менее 36 000 томов, а в правление сына его ворвались крестоносцы; Людовик Святой выгружает отборную рать в Карфегене; но он умирает; позднее легенда его наделяет чертами святого, в те дни обитавшего здесь; той легенды не знает почтенный историк Кальдун; «Король франков, гласит он, поставил условием мира – принятие христианства; ударил его Божий перст, он погиб от чумы». В это время Тунис процветает; «Король чернокожих… сюда посылает жирафов… Кастильский король шлет посольство сюда… Двор наполнен учеными; множество андалузийцев здесь вертится; и среди них есть… поэты, писатели, принцы… воители… Вся процветает страна»… Так гласит Ибн-Кальдун. Династия гафсидов здесь держится прочно до турок.

В шестнадцатом веке являются турки; Карл Пятый, Испанский, шлет флот на подмогу Тунису; но турки на время уйдя в Кайруан, появляются вновь под Тунисом; испанцы бегут.

И доныне в Тунисе повсюду возвышены стройки испанцев (мосты, например); мост, где мы отдыхаем, гуляя, – испанский.

В Алжире теперь бейлербей управляет всей Северной Африкой: именем турок; но всюду паша узурпирует власть; так в Тунисе начальник совета, дей («дядя») вершит все дела; вскоре бей, полководец начальника дея, берет круто власть; и становится он номинальным лишь данником турок; в Тунисию турки внесли фанатизм, изуверство; турецкие данники Триполи, Феца, Алжира, Туниса воюют друг с другом; семнадцатый век протекает в войне.

В XVIII веке правительство бея Гуссейна завязывает отношения с Францией. Нежный Гуссейн есть мечтатель; он «плачет в садах Кайруана, вздыхает над памятниками опустевших дворцов» – этот Людвиг-Баварский Тунисии делает серии опытов, окружаясь толпою алхимиков, мудрецов и ученых.

Наследник Гуссейна, Али, меломан и эстет, отличается страшным обжорством; не думает он о Тунисии, а лишь о том, как ему переплесть ту, или эту любимую рукопись; их собирает он.

Быстро финансы страны истощили потомки Гуссейна; громадные подати ими наложены; жизнь дорожает; страна – голодает. И вот появились французы, сначала вмешавшись в контроль, а потом превратили контроль над страною во власть над страною.

История старой Тунисии долго меня занимала в Радесе. Вставал Кайруан, центр суннизма, сразивший двух гидр: кореджитство, шиитство; шииты не любят его; овладев его храмами, быстро его покидают, возвысив в Египте Каир (Ель-Кахеру), основанный ими. Недаром так любят священные стены старинного града все суфи, все дервиши, все марабу; и недаром доныне прославлена школа высокого дервишизма – здесь именно; именно здесь образуются все Ассауйя; кто был в Кайруане, тот может не быть даже в Мекке.

Запал Кайруан; мы давно собирались туда; наконец и мы тронулись.

Я рад, что там был.

...

Дорога в Кайруан

Свежело; туманилось; в раннее утро воскликнул петух; и – был ветер; озябли мы; поезд прошел на Тунис; показались вагоны вдали кайруанского поезда.

Вот и поехали.

Быстро рванулись с места С. Виктор, Гаммам-Лиф; прососались ущельем меж гор Джабель-Ресса и дикой Двурогой; кружились деревни; и – сыпался в окнах миндаль розоватыми стаями; в скважину почвы на миг прорвалось голубое пятно Средиземного моря, и, выскочив, высилась крытая лесом гора, где три года сражался у входа в залив Сципион Африканский; десяток бурнусов провеял с унылой платформы, крутимый ветрами; соломою крытые крыши приниженных гурби деревни Громбалия, где провели с Асей день – потянулись, прошли, отошли; гребенчатая почва изгладилась в плоские холмики; свеялся весь живописный ландшафт; облетели кругом миндали; провалились в маслины мечети пузатые купола; быстро-быстро разъялись маслины в отдельные кучки деревьев, прижатых друг к другу: равнины, равнины…

По ним пробежали фаланги извившихся, низко склоненных стеблей; из-под них дружно вырвались космы дичающей спаржи, прогнав тростники; и бессильно иссякнув – в сплошном малотравии; вдруг просияли повсюду песчаные лысины.

На запустениях издали прополосатились пятна палаток, да стадо верблюдов, похожих на страусов, замерло издали в мертвом покое; у рельс протрепался лепечущий кармин платка; бедуинка глядела на поезд; и – станция; желтенький домик средь степи, да два-три бурнуса, летающих в ветре, крепчающем в бурю.